Т.С. Ильина, А.Л. Топорков

Вербальные запреты в современных полевых материалах

 

1. “Схожу ненадолго”

Среди правил и запретов, регламентирующих речевое поведение деревенских жителей Русского Севера, большое количество относится к таким ситуациям, когда человек отправляется в лес или в дорогу. Как правило, речь идет об охотниках и рыбаках, отправляющихся на промысел, но это могут быть и обыкновенные селяне, которые идут за ягодами и грибами или просто в соседнюю деревню.

Такие предписания неоднократно фиксировались на Русском Севере в XIX-XX вв. Наши наблюдения основаны главным образом на материалах, собранных в последние годы в ходе этнологических экспедиций Российско-французского центра исторической антропологии им. М. Блока (РГГУ) (экспедиции 2003-2005 гг. в Пудожский район Карелии и 2006 г. в Вытегорский район Вологодской обл.). Использовались также материалы этнолингвистических экспедиций Историко-филологического факультета РГГУ (экспедиции 1993-2006 гг. в Каргопольский и Няндомский районы Архангельской обл.). Привлекались и другие опубликованные и архивные материалы.

В населенных пунктах Пудожского и Вытегорского районов нам неоднократно доводилось слышать о том, что человек, который отправляется в лес, ни в коем случае не должен говорить, что идет туда ненадолго и скоро вернется.

Предписание может фиксироваться в качестве императивной формулы, однако чаще мы имеем дело с меморатом, то есть с рассказом о том, как некий человек нарушил данный запрет и что в результате этого произошло. В меморатах действие развивается, как правило, по следующей схеме: 1. отправляясь в лес, человек говорит, что идет туда ненадолго и скоро вернется; 2. оказавшись в лесу, он теряет ориентацию и не может найти дорогу; его “водит”, “пугает” (иногда он встречается лешего в том или ином облике); 3. после продолжительных блужданий человек находит выход из леса; иногда этому предшествует совершение определенных ритуальных действий (переодевание, переобувание, вытряхивание своей одежды и др.). Текст часто завершается сентенцией, которая подтверждает необходимость соблюдения запрета.

Роковым оказывается произнесение самоуверенных утверждений со словами “недолго”, “недалеко”, “быстро”, “прямо”, например: “Ой, я недолго схожу!”, “Тут недалеко, быстро сходим!”, “...прямо срежем... чтобы скорее выйти и мало идти”; “...мы успеем!” и даже: “...слетаю как самолёт!” Аналогично в быличках из Водлозера, записанных ранее и опубликованных В.П. Кузнецовой, фигурируют такие запретные формулы, как: “недолго съездим” (Кузнецова 1997: 47), “я быстро схожу” (Кузнецова 1997: 57), “я недолго схожу” (Кузнецова 1997: 62). Иногда в таких формулах встречаются указания на точные расстояния: “Ой да, здесь уж долго ли перебежим эти три километра!” (Кузнецова 1997: 58).

Приведем несколько историй о том, как люди из-за неосторожного произнесения этих слов пропадали в лесу, где их водил леший:

“[Баба заблудилась в лесу.] Она сказала: “Ой, я недолго схожу! Схожу я, – говорит, – недолго, што у меня болото там есь, я вас не возьму на это, это болото, за ягодами, за морошкой”. Но, говорят, как туда пошла, сарафан создану\ло и ты… ветки-то все зашумело… это лес-то, и пошла, пошла, пошла, пошла, и от нас она пошла, и, видно, туды чёрт понёс, и она так заблудилась и, может, она устала, не могла больше идти, а, може, лесной ей замучил” (ЭА ЦМБ-2003; В.Ф.Данилина, 1932 г.рожд., дер. Куганаволок Пудожского р-на Карелии, зап. А.Л.Топорков);

“А один этот дед, ну он теперь-то дед уже, ему... ну, он теперь-то дед уже, ему… он постарше меня. Я говорю, знаете, он… што… “Пойду я недолго, схожу за бер/естиной!” Но бер/еста, знаете, зажгать штобы это. И он сказал “недолго”, всё… пошёл, пошёл, пошёл это, лесной-то верно его и повёл. И потом он ставал на деревья, смотрел, што где он находится” [ЭА ЦМБ-2003; М.С.Семерикова, 1927 г.рожд., дер. Куганаволок Пудожского р-на Карелии, зап. А.Л.Топорков];

“Я в ФЗУ была, потом в Шале доучивалась и там жила у хозяйки и мы пошли за волнухамы. Она говорит (там близко волнухи), она говорит: “А не буду печи топить, пойдём сходим за волнухами. Тут недалеко, быстро сходим!” Мы пошли, волнух набрали. Домой идти – не можем выйти. Ходили, ходили, ходили, ходили и домой… Так, дак брали волнухи (так пароходы раньше ходили, но маленькие буксиры-то ходили), так гудки гудели да тут один был мужик с женой, разговаривал… Тут никто не разговариват, гудков никаких нет, и мы ходим и дороги не можем найти (смеется). А она говорит (ну, Машей звали), тётка Маша говорит: “Ты што ты над намы шутишь (смеется), шутишь? Эта – говорит – давай-ка девка, говорит, давай-ка девка, переоденем платье на левую сторону!” Переодели платье на левой сто\роне. Не знаю, што-ни наговорила или нет, и мы маленько подошли, гудки загудели, дорожку нашли и домой пошли” [ЭА ЦМБ-2003; А.П.Вахромеева, 1929 г.рожд., дер. Бостилово Пудожского р-на Карелии, зап. А.Л.Топорков, А.Б.Ипполитова];

“[Женщины пошли за грибами] А я говорю: “Тоня, Тоня – давай, не ходи – попали… Всё попадают такие грибочки нам, да волнушки, да…” А мы выйдем на дорогу впереди их и будем на дороге. Ну. А эти слова, что “скоро”, да “прямо”… Ну… и они ушли, и мы заблудились и ночевали в лесу. <…> И только потом вышли. А близко и были, и не могли выйти. Так сказали, я сказала, что: “впереди, мы впереди их выйдем на дорогу… и мы впереди их на дороге выйдем”. Оказывается, они ушли, кричали, кричали – мы не могли выйти. [Нельзя говорить “впереди”?] Да, что “прямо”… Как пойдёте в лес, например, идёте, ак, ну вдруг скажет: во\то прямо срежем, прямо срежем, чтобы скорее выйти и мало идти” [ЭА ЦМБ-2006; О.И.Терехова, 1920 г.рожд., дер. Андома Андомского погоста Вытегорского р-на Вологодской обл., зап. И.А.Канева];

“[Дети потерялись] Они грибов-то набрали… Женя да Люда-то и это… “Ой, мы ещё-то, мама, успеем, да папа, корову подоить”. Подоили. Мы с этим приезжам с работы – ребят нету. А это племянница Лена да Ольга говорит: “А где, этого, Люда да Женя?” Говорим: “Не знаем”. — “Как не знаете, они давно уж... Само, говорят, до папы да до мамы успеем отхозяйничаться”. Отхозяйничались! Дак потом, этого… с факелом… факел зажга\ли и пошли их искать, этого, а они не помнят, как железную дорогу переходили. Отсюда и железную дорогу перешли вот на Березиной, только оказались… [Это леший их водил?] Ну так вот, быстро, успеем, до папы да до мамы. Так потом я сколько раз я говорю: “Ребята, этак не говорите вы! Что мы успеем!” Нельзя никак этого говорить” [ЭА ЦМБ-2006; М.И.Калинкина, 1935 г.рожд., дер. Кюрзино Андомского погоста Вытегорского р-на Вологодской обл., зап. Е.А.Клушина];

“Я вот как-то сказала себе: “Я, говорю, в Каршево слетаю как самолёт!” Ну и слетала. Обратно придти не могу, ноги отнялись и всё, идти не могу, представляете? Дак меня бабка только отколдовала. Я едва до дому дошла, рёвом реву. “Мама, — говорю, — у меня так ноги заболели, я идти не могу, и ничего!” Она говорит: “Вот ты слетала самолётом!” Дак у нас бабка Анна колдунья была. Ой, бабка колдунья была хорошая. Анну позвали. Она пошептала чего-то, молитвы или какие-то она говорила загов/оры, три дня ходила” [ЭА ЦМБ-2005; А.Т.Петрова, 1933 г.рожд., дер. Каршево Пудожского р-на Карелии, зап. А.Л. Топорков, К.А.Хомякова];

В более широком плане деревенские жители вообще осуждают любые уверенные высказывания о событиях, которые могут произойти в будущем (по-видимому, из опасения сглаза и согласно принципу “не искушай судьбу!”):

“[У СЛВ умер муж. Перед смертью он по ночам часто кричал от боли, так что она не могла выспаться. Иногда с умирающим по ночам сидела дочь.] Когда умер-то, уже поминки прошли, она [дочь] мне так сказала, что: “Ну, мама, сегодня мы выспимся. Всё совершенно, деда нам не будет мешать”. И всё, с этого дня мы не спали с ней. Ни она, ни я. И вот боялись. Я к ней пришла, она грит, утром не смею [зайти], спит дак, а вот я грю: “Да я не спала”. А она говорит: “Ну, я тоже не спала, боялась”. Вот выспались. Говорю: такие слова так не говорят. Заранее. Может быть из этих слов, што вот так сказала” [ЭА ЦМБ-2006; Л.В.Соснина, 1939 г.рожд., дер. Андома Андомского погоста Вытегорского р-на Вологодской обл., зап. М.Д.Алексеевский, О.А.Симонова];

“[Нельзя говорить заранее.] Девочек [с мужем] вырастили, сорок восемь лет про\жили, сорок восемь лет. Ещё восемь, сорок с половиной. Это полтора года осталось до свадьбы было. Бывало, девки [т.е. дочери] скажут: “Ну, мама, свадьбу закатим [золотую свадьбу], кольца купим с папой”. Саша [муж ПМИ] вот: “Хватит болтать, надо дожить”.[Через некоторое время, не дожив до свадьбы, муж ПМИ умер.] Значит, нельзя говорить-то этого, нельзя. Слово не стрела, но далеко летит. <…> Верно, Господь услышал” [ЭА ЦМБ-2006; М.И.Площицина, 1929 г.рожд., дер. Андома Андомского погоста Вытегорского р-на Вологодской обл., зап. А.А.Соловьева, Е.В.Публичук, Т.С.Ильина].

Ни в коем случае нельзя говорить, что с каким-нибудь человеком, особенно с ребенком, ничего не случится. Произнесение таких фраз, как "Да куда она денется!", “Ну, што там случится..!” приводит к несчастью:

“В лесу. У нас была женщина, она умерла, её так и зва\ли Чёртова потеряшка. Она потерялась, потерялась маленькой - сколько ей лет-то было, восемь. И вот она пошла... родители работали. А раньше туда всё были поля, каждый ну там единолично жили, до колхозов ещё. А там в лесу они, а её отправили домой, мать-то, это самое, гоуорит: "Дак одна-то как она пойдёт?" А он гоуорит: "Да куда она денется!" Вот, пришли домой, а её нету. Нету, нету и нету. И нету её, и неделю ищут - нету, это самое, а потом пошли в Полу\борьё к знатку\” [КА-1998; А.Е.Смышляева, 1936 г.рожд., дер. Труфаново-Середка Каргопольского р-на Архангельской области, зап. А.А.Трофимов, М.М.Каспина];

“Потеряла я овец, а что получилоси, была Троица, я коровушку выпустила сама. <…> А хозяин-то у меня выпито было, праздник дак. И говорит: “Я пойду овец выпущу!” Я ему говорю: “Не выпускай, я сама выпущу!” —“Ну, што там случится, выпущу!” Ведь во, овец выгнал <…>. И найти не можем. Это он сказал, што што случится, мол” [ЭА ЦМБ-2005; К.М.Устинова, 1928 г.рожд., пос. Красноборский Пудожского р-на Карелии, зап. А.Л.Топорков].

Сходную коллизию находим в меморате из Пермской обл.: “Мы косили под Шайтанкой. Как раз клубиника ягода послпела. Пошли собирать, встретился там кто-то навстречу: “Далеко пошли? — спрашивает. — Не заблудитесь!” — “Да я все елочки здесь знаю!” Все-таки заблудись. Ну, я лапти на косулю одела, юбку сняла — тогда нашли дорогу...” (Черных 2004: 19).

Специфической чертой многих меморатов такого типа является то, что часто их рассказывают люди, которые сами попали в данную ситуацию. Тексты эмоционально окрашены, они сопровождаются указаниями на реальные время и место, бытовые подробности. В целом ситуация такова, что человек входит в лес, но не может найти из него выхода. Из “своего”, освоенного и знакомого лес превращается в “чужой”, дикий и неузнаваемый. Часто отмечается, что человек идет по знакомым местам, но при этом не узнает их. Почему-то он перестает слышать звуки, которые обычно раздавались в этом лесу. Дорожка, по которой он ходил неоднократно, ведет его в другую сторону или оказывается несопоставимо более длинной, чем обычно. В этом лесу человек оказывается во власти чужеродных и непонятных ему сил, природа которых и их действия не поддаются рациональному объяснению. Его охватывает чувство страха и безысходности. При попытках действовать рационально он только усугубляет свое положение.

Прагматическая цель подобных рассказов в том, чтобы побудить человека относиться серьезно к лесу и его обитателям, не бахвалиться и трезво оценивать свои силы. В то же время воспоминание о реально пережитом стрессе обогащает личный эмоциональный опыт человека. Оно получает форму красочного сюжетного повествования и тем самым расширяет репертуар нарративов, который находится в распоряжении человека и делает его более привлекательным для общения с различными собеседниками, в том числе с участниками фольклорно-этнографических экспедиций.

В заключение позволим себе привести описание реального случая, который произошел с одним из авторов. “В октябре 2005 г. я в течение недели жил в Бельгии. Остановившись у приятеля в городе Генте, я совершал поездки по разным городам, в частности на один день съездил в г. Лёвен, где прочитал две лекции в местном университете. Меня провожал на вокзале профессор-русист, который спросил, где я живу в Генте. Я легкомысленно сказал ему, что живу совсем недалеко от вокзала. “Я приеду в Гент и буквально через 5 минут буду дома”. Когда я приехал в Гент и вышел в город, я как это ни странно заблудился, хотя трудно представить себе, как можно заблудиться, проживая так близко от вокзала. В течение примерно 40 минут я ходит кругами возле вокзала и не мог найти нужную мне улицу. Когда я понял. что заблудился, я вернулся к вокзалу и начал свой путь с начала, однако заблудился во второй раз. Поскольку все это происходило на очень небольшом участке города Гента, я проходил с разных сторон мимо одних и тех же домов, подходя к ним с разной стороны. Я, конечно, вспомнил свои самонадеянные слова, сказанные на вокзале, и поразился тому, насколько то, что происходит со мной, близко ситуациям быличек. Я действительно заблудился “среди трех сосен”, хотя это и происходило среди каменных домов”. Приведенный рассказ является описанием подлинного события, хотя он и воспроизводит схему мемората.

 

2. “Куда идешь?”

Среди вербальных запретов, известных не только на Русском Севере, но в других зонах проживания славян, большой устойчивостью обладает запрет спрашивать у человека, который отправляется в путь, куда он идет (Потебня 1881: 29-31; Потебня 1905: 460, 462; Зеленин 1929/1: 78-79; 1930/2: 16; Зеленин 1929а; Топорков 1990; Щепанская 2003: 154, 221). Этот запрет бытовал у русских и украинцев; известен он также у сербов и поляков. В области Тимок (Вост. Сербия) считалось, что если спросить у человека, который куда-нибудь идет: “Куда ћеш?” [Куда идешь?], то ему от этого будет несчастье; поэтому нужно спрашивать: “Ако Бог да?” [Как Бог дал?] (ГЕМБ 1933/8: 67; то же без указания места записи: Караџић 1849: 1). Согласно поверью из Вост. Польши, рыба ловится хорошо в далеких и глухих озерах и в том случае, если никто не знает, куда ты пошел; вообще нельзя спрашивать рыбака, куда он идет и в каком месте будет ловить рыбу (Prüfferowa-Znamierowska 1947: 22-23).

После появления в свет 1-й части работы Д.К. Зеленина о словесных табу и его статьи “Русское “закуды/кать”: Этюд из социальной психологии языка” известный фольклорист Е.Н. Елеонская сообщала ему в письме от 5.09.1929: “В Вашей новой работе есть указание на боязнь слова “куда” при отправлении на охоту, знаете, что этого слова очень боялись у нас в Москве в голодное время. Как только кто-нибудь шел на розыски чего-нибудь съедобного, то всячески старался, чтобы никто не знал и не спросил бы “куда?”” (Санкт-Петербургское отделение Архива РАН, ф. 849, оп. 3, ед. хр. 169, л. 3 об.).

В последние десятилетия были собраны и частично опубликованы материалы, которые расширяют данные о бытовании этого запрета на Русском Севере. До сих пор в Пудожском районе Карелии и Каргопольском районе Архангельской области считается недопустимым спрашивать у рыбака или охотника о том, “куда” он идет; вместо этого нужно спросить “Далеко ли?” Если все же кто-то по незнанию или забывчивости задаст такой вопрос, то он рискует услышать в ответ что-нибудь вроде “На Кудыкину гору”:

“[А можно спрашивать у охотника, у рыболова, куда он идёт?] А “куда-то” вот нельзя. Да, “куда” нельзя. Куда. Лучше сказать “Далеко ли?” А куда? На Кудыкину гору! [смеётся]. От как. Да, это нельзя, дак-от, там уже как ответили, што вот, “Куда ты пошёл?” А он тебе может ответить “А на Кудыкину гору!”. Вот, что так не говорят, так-от он тебе отвечает. Видишь, как. Вот, вот я што старину такую вот знаю” [ЭА ЦМБ-2003; В.А.Куроптева, 1928 г.рожд., дер. Теребовская Пудожского р-на Карелии, зап. А.Л.Топорков, Т.С.Ильина, И.И.Чернявская]

“[Иногда говорят, что нельзя спрашивать: “Куда идёшь?”] Это слово “куда” [нельзя], всё говорят, а теперь спрашивают. “Куда” раньше [не спрашивали], а “далеко ли пошёл?” или там… А теперь первое слово “куда пошёл?” Это излюбленное слово “куда” [А почему раньше так его не любили?] Ну, значит, верили люди, верующие люди были, это слово, значит, для них было как бич. Что что-то случится плохое, раз это слово произнесли при отправлении куда-то” [ЭА ЦМБ-2003; А.И.Пименова, 1932 г.рожд., дер. Куганаволок Пудожского р-на Карелии, зап.А.Л.Топорков];

“[Я слышал, что нельзя спрашивать рыбака “Куда идёшь?] Нельзя, нельзя, это я тоже слыхала. [А как он должен спросить?] Далёко ли? [А если незнающий человек спросит “Куда идешь?”] На Кудыкину гору, скажет” [ЭА ЦМБ-2003; А.В.Трифонова, 1935 г.рожд., дер. Каршево Пудожского р-на Карелии, зап.А.Л.Топорков];

“[Можно спрашивать “куда пошёл”?] А когда идут, дак не спрашивают. “Далёко ли” раньше слово. Ты куда уж ни пошёл, а ты “далёко ли пошёл”? [смеётся] – вот это говорят. [А почему нельзя спрашивать “куда”?] А… видимо, несчастливая дорога буёт и… или што-то такоё, што… не принято слов говорить… там: “Куда пошёл”? Отвечают: “На Кудыкину гору, где воровал помидоры” [смеётся]” [КА-2005; Л.И.Попова, 1933 г.рожд., дер. Воезеро-Задняя Няндомского р-на Архангельской обл., зап. А.Б.Мороз, М.С.Устюжанинова].

Известен глагол “окудыкать”, “окудыкивать”/“окудакивать”, со значением ‘спрашивать встречного “куда едешь, идешь, направляешься”’ (СРНГ 1974: 173):

“[Можно спрашивать “куда пошёл”?] И… принято говорить: “Далёко ли пошёл”. [А если спросить “куда”?] Куда, дак говорят: “Не окудакивает” (ТАК?). Нельзя окудакивать. [Окудакивать?] Да, окудакивать нельзя, и… как будто путь з… тож оприкрываиц ли чё. Далеко ли пошёл? – правильно надо говорить. Вот” [КА-2005; З.М.Кулик, дер. Воезеро-Курниково Няндомского р-на Архангельской обл., зап. М.С.Устюжанинова, О.В.Сысоева];

“Пойдёшь куда-то, а говорят: "Куды пошёл?" Вот, окуды\кали, а вот нельзя было окуды\кивать, всё” [КА-1998; И.В.Михнов, 1927 г.рожд., дер. Труфаново-Кукли Каргопольского р-на Архангельской обл., зап. М.М.Каспина, А.А.Трофимов, А.А.Мороз].

В некоторых текстах акцент делается не на произнесении вопросов вроде “Куда идешь?”, а на негативном воздействии “худого глаза”:

“У иного не то, што ён хочет сглазить, а у иного такой глаз. Вот… женщина у нас тута… зять пойдё за рыбой, как ёна увидит, што поехали – ни ры\бины. Ёна не видит – рыбы привезут. Такой глаз у ей. <…> Галька вон ёна не потому што там поглядела, што худой глаз, што бы ей рыбы не наловили, а у ей такой глаз вот… Поехали тоди\… зять со внуком зашли к ней, чево-то надо было взять: “Миша, а вы куды?” “А рыбы ловить”. Ну и ничево не поймали. Без её, а тоди она не видела, поехали, четыре штуки поймали щуки. Дак это зять грит, штобы приехать, штоб ёна не знала. Такой глаз у ей. Ёна ить не хочет, штобы там не наловили. Так получается” [ЭА ЦМБ-2006; Е.Ф.Демидова, 1927 г.рожд., дер. Князево Андомского погоста Вытегорского р-на Вологодской обл., зап. А.Л.Топорков, Е.А.Клушина].

Сам момент выхода из дома рыбака или охотника регламентировался множеством предписаний, в том числе и таких, которые касались речевого поведения. Ни сам рыбак, ни его родные и близкие, ни случайные люди, попавшиеся ему навстречу не должны были ничего говорить, а тем более спрашивать, куда он отправляется. В этой ситуации не только вопрос со зловещим “куда?”, но и любое другое неуместное слово могло привести к печальным последствиям и требовало от путника магической защиты.

Особенно много сведений такого рода относится к Заонежью. Крупнейший знаток этнографии Русского Севера К.К. Логинов сообщает: “Отправляясь на рыбалку, заонежане старались не встретить одноглазого человека или пользующегося дурной славой завистника. Удачи такая встреча не сулила и лучше было вернуться обратно. <...> Плохо, когда кто-нибудь из встречных заговаривал с рыбаком. Объясняться же знаками, но без слов, и даже поделиться табаком, разрешалось, т.к. верили, что на исход дела это не повлияет. <...> Во время лова магическим приветствием было: “Удачи вам на тоне, а нам на столе!” или “Счастья вам, большого улова!” На вопрос “Как дела?” следовало отвечать уклончиво, чтобы не было “оговора”” (Логинов 1993: 42). Аналогичным образом “с идущим в лесу охотником можно было заговорить. Нельзя было только спрашивать, куда он идет” (Логинов 1993: 50; см. также: Ф.....ов 1892: 391; Логинов 1986: 44-46; Трофимов 2001: 55; Севрин 2005: 129).

Два вербальных запрета, рассмотренных выше, ситуативно соотнесены друг с другом. В одном из наших текстов речь идет о том, что уходящему из дома будет плохо, если спросить у него “куда” он пошёл и о том, “надолго” ли он уходит:

“[Вот иногда говорят, что, когда идут рыбу ловить, нельзя спрашивать “Куда идёшь”?] Ну вот это вот да, такие есть у нас, у нас иногда даже женщин, жену свою да. “Вот надолго пошёл?” Вот это не надо вслед говорить, куда в лес пошёл, куда-то вот или что-то надолго, там. Ну не надо такого говорить. Иногда мы, мы уже блуждали сколько раз ну” [ЭА ЦМБ-2005; А.А.Сахатаров, 1961 г.рожд., дер. Каршево Пудожского р-на Карелии, зап. А.Л.Топорков,С.Ю.Кукол].

Оба запрета связаны с моментом, когда человек отправляется в дорогу. Эта ситуация в целом является маркированной (Щепанская 2003). В этом момент, с одной стороны, произносят специальные заговоры и молитвы, а с другой — соблюдают многочисленные предписания прагматического и символического характера. Именно эти правила и запреты и составляют ближайший контекст для рассмотренных нами предписаний. Оба запрета предполагают возможность “сглаза”, а также диалога между путником и теми, кто остается дома или повстречается ему по пути.

В то же время есть между ними и существенные различия. Нарушение запрета в первом случае может привести к тому, что человек заблудится в лесу, во втором — не найдет грибов, не наловит рыбы, не подстрелит зверя. В первом случае запретные слова произносятся исключительно по недомыслию и их результат плачевно скажется на самом говорящем; во втором — результат “закудывания” направлен на человека, которому задают вопрос, причем такой вопрос могут задать по незнакомству с традицией, но могут это сделать и специально, чтобы навредить.

В первом случае табуируются различные высказывания, которые имеют общий смысл и выражают определенную установку говорящего; во втором — табуируются не только вопросительные предложения с общим смыслом, но и определенная словоформа (наречие “куда”), причем значимым оказывается общая негативная оценка слов с корнем *куд- (кудеса, паскуда, прокудить, скудный и др.), народно-этимологическое сближение наречия куда со словами кудь ‘кудесничество, колдовство’, куд ‘злой дух, бес’ (Зеленин 1929а: 502; Зеленин 1929/1: 79; Зеленин 1930/2: 16; Фасмер 1967/2: 399), а также со звукоподражательными словами, обозначающими кудахтанье курицы (куд-куда, кудахтать и др.). По существу вопросительное наречие куда по своей функции сближается с именем какого-нибудь демонического существа, само произнесение которого приводит к нежелательным последствиям.

Первый запрет отражает широко распространенное представление о том, что при начале любого дела требуется осторожность и осмотрительность и негоже хвалиться результатом, пока он не достигнут (“Не говори гоп, пока не перепрыгнешь!”). Неуместное хвастовство чревато будущими неприятностями (“Поспешишь — людей насмешишь!”). Эти общие места народной мудрости предопределяют внутреннюю логику вербального запрета, который актуализируются в определенных лиминальных ситуациях, главным образом при отправлении в лес за ягодами и грибами. Роковые слова вроде “Иду ненадолго!” приводят к тому, что человека пугают и водят по лесу неведомые силы. Наши материалы об этом предписании относятся главным образом к Русскому Северу; основные сведения — к Водлозеру и соседним территориям Пудожского и Каргопольского районов. Здесь подобные тексты неоднократно фиксировались и ранее (Кузнецова 1997: № 44, 54, 56, 58, 62). Рассказы о данном вербальном запрете и его нарушениях связаны с представлениями о лесе, лешем и сложных отношениях, в которые вступают с лесом и лесными обитателями местные жители. В этом смысле рассмотренные былички имеют ярко выраженный локальный колорит.

Человек говорит, что скоро вернется и под., явно переоценивая свои силы и, наоборот, недооценивая опасность того пространства, в которое он вступает. Смысл запрета, по-видимому, заключается в том, чтобы предостеречь путника от самонадеянных утверждений, которые могут рассердить сверхъестественные силы и особенно лешего. Человек должен подойти к делу основательно и осторожно, сосредоточиться и не бросаться понапрасну словами.

Второй запрет, о котором мы говорили, имеет значительно более широкое распространение. Как уже упоминалось, он известен у русских, украинцев, сербов и поляков. Современные материалы с Русского Севера показывают, что он сохраняет определенную актуальность даже в начале XXI в. Запрет спрашивать “куда идешь?” входит в один ряд с другими предписаниями, которые соблюдают рыбаки и охотники. Кстати, именно в этой профессиональной (или полупрофессиональной) среде данный запрет, по-видимому, и зародился когда-то (Зеленин 1929: 499).

 

• ГЕМБ — Гласник Етнографског музеjа у Београду. Београд.
• Горбачев 2004 — Горбачев А.В. Пропажа и поиски скота в каргопольской фольклорной традиции // Актуальные проблемы полевой фольклористики. М., 2004. Вып. 3. С. 155-168.
• Зеленин 1929-1930 — Зеленин Д.К. Табу слов у народов Восточной Европы и Северной Азии. Ч. 1. Запреты на охоте и иных промыслах. Л., 1929 (Сб. МАЭ; т. 8); Ч. 2. Запреты в домашней жизни. Л., 1930 (Сб. МАЭ; т. 9). (т. 1: 78-79; т. 2: 16).
• Зеленин 1929а — Зеленин Д.К. Русское “закуды/кать”: Этюд из социальной психологии языка // Slavia. 1929. R. 8. № 3. С. 493-502.
• Иванова 2004 — Иванова А.А. Пропажа и поиск скота в мифоритуальной практике Вехокамья и Пинежья // Актуальные проблемы полевой фольклористики. М., 2004. Вып. 3. С. 140-155.
• КА —архив Каргопольской этнолингвистической экспедиции РГГУ
• Кузнецова 1997 — Памятники русского фольклора Водлозерья: Предания и былички / Изд. подг. В.П. Кузнецова. Петрозаводск, 1997.
• Караџић 1849 — Караџић В.Ст. Српске народне пословице и друге различне, као оне у обичаj узете риjечи. Беч, 1849.
• Логинов 1986 — Логинов К.К. Трудовые обычаи, обряды, запреты и приметы русских Заонежья // Этнокультурные процессы в Карелии. Петрозаводск, 1986. С. 33-49.
• Логинов 1993 — Логинов К.К.Материальная культура и производственно-бытовая магия русских Заонежья (конец XIX — начало ХХ в.). СПб., 1993.
• Потебня 1881 — Потебня А.А. Из заметок(?) по русскому языку. Воронеж, 1881. Ч. 3.
• Потебня 1905 — Потебня А.А. Из записок по теории словесности. Харьков, 1905.
• Севрин 2005 — Севрин Д.Е. Вытегорская любительская охота // Вытегра: Краеведческий альманах. Вологда, 2005. Вып. 3. С. 126-145.
• СРНГ 1974/10 — Словарь русских народных говоров. Л., 1974. Вып. 10.
• Топорков 1990 — Топорков А.Л. На кудыкину гору // Русская речь. 1990. № 3. С. 141-144.
• Трофимов 2001 — Трофимов А.А. Ритуально-магическая практика рыбаков Каргопольского района Архангельской области // Мужской сборник. Вып. 1. Мужчина в традиционной культуре. М., 2001. С. 54-57.
• Ф.....ов 1892 — Ф.....ов К. Присловья, приметы, обычаи, заговоры и верования простого народа в Вытегорском уезде // Олонецкие губернские ведомости. 1892. № 37. С. 391-392.
• Черных 2004 — Куединские былички: Мифологические рассказы русских Куединского района Пермской области в конце XIX-XX вв. /Сост. А.В. Черных. Пермь, 2004.
• Щепанская 2003 — Щепанская Т.Б. Культура дороги в русской мифоритуальной традиции XIX-XX вв. М., 2003.
• ЭА ЦМБ — Этнологический архив Российско-французского центра исторической антропологии им. М. Блока (РГГУ).
• Prüfferowa-Znamierowska 1947 —Prüfferowa-Znamierowska V. Przyczynek do magii i wierzeń rybaków // Prace i materiały etnograficzne. Lublin, 1947. T. 6. S. 1–37.